expellearmus002 | Университетский курс, номер раз

Ниже располагается материал, приуроченный к прошедшему Зиланткону в рамках "Университета Игры". Прошу слабонервных и малозаинтересованных не читать, а прочитавших не ужасаться тому, что порой говорят люди. Наши игрушки разнообразны, некоторые безобразны.

Насилие на Ролевой Игре: этика, эстетика и игротехнические модели

Вступительная часть, отсутствовавшая по причине очевидности, но совершенно необходимая в письменном раскрытии темы.

Тема насилия настолько погранична, маргинальна и опасна для докладов и дискуссий, что в большинстве случаев либо замалчивается, либо провоцирует горячие, бессодержательные споры. Это одна из тех вещей, которых как бы нет, но которые при этом есть. Один из главных вопросов, которые неизбежно встают в разрезе данной темы – что такое насилие и где его границы? До какого предела это еще не насилие, а так, а после какого – насилие со всей очевидностью? С физическим насилием все представляется более-менее очевидным, а вот плоскость морального насилия – огромное поле для манипуляций, спекуляций и особого вида игр «ищем виновного».

Ролевые Игры как любая массовая область человеческой деятельности не обходит темы насилия. Мастера пишут жесткие или формальные правила – это насилие над творческим потенциалом игроков или нет? Игрокам на полигоне предписано мочиться только в биотуалет, один на двести лиц – это насилие над природой человека или нет? При моделировании рабского строя у игроков-рабов была изъята вся пожизненная еда – это насилие над пищеводом или нет? Правилами разрешено рвать игровую одежду – это насилие над собственностью? Правилами разрешены удары щит в щит, поражаемая зона расширена, ношение шлема не обязательно – это приведет к насилию и травме или это другая тема? Правила разрешают игровое изнасилование – что это мы делаем и кому это выгодно? Игра по магическому миру разрешает подчинение воли и зомбирование пленных с помощью чар – это насилие над свободой человека и его рисунком роли или нет? Войска Саурона стоптали поселение Альквалондэ, убили всех женщин и изнасиловали всех мужчин (или перепутали) – где здесь игровое насилие, а где насилие над представлениями игрока о желательной игре?

Убийство игры неигровухой – это насилие над мастерским замыслом?
Уничтожающее флеймообразное критиканство в интернете – это насилие толпы над творческой единицей или нет?

Бывает и так, и эдак. Мы обычно просто пожимаем плечами: это жизнь.

Есть еще внутренние бомбы. Должно ли насилие на игре быть всем и всегда отвратительно, как это у нормальных людей? Допустим, да. Оно совершенно омерзительно и неприемлемо, и под этим все подпишутся. Тогда зачем в него играть? Зачем заявлять инквизицию, палачей, камеры пыток, костры и отрубленные головы? А если война? Ведь это массовые убийства, и еще бывают суровые травмы.

Но без всего этого пресно и недостоверно, плюшевый романс о ерундовом, и явно не на 1000 человек.

Наверное, надо как-то все это делать, но чтобы тогда уже всем было приятно и не мерзко, а славно и хорошо. Значит, придется допустить, что кому-то насилие должно доставлять удовольствие. Режиссеру блокбастера – сиречь мастеру. Выигрывающей стороне. Агрессивной стороне («Позавтракали, вынесли Лориен, проснулись»). Бывает, что палачу. Бывает, что жертве. Сурово пели за решеткой гестапо счастливые партизаны. Но это аморальный коллапс.

Одним словом, провокативная, невыгодная тема.

* * *

У насилия на ролевой игре есть два аспекта: этический и эстетический. Эстетический аспект мыслится как декоративно-прикладной и особых споров не вызывает. Иногда он от этого очень проигрывает.

Этический аспект способен поднять бурю, но удивительно то, что с ним как раз совершенно все понятно. Этически для нормального, психически здорового человека насилие совершенно неприемлемо. Мы можем играть больных людей, деспотов, тиранов и мучителей, мы можем играть воплощенное Зло, моделировать адские круги, можем играть в рамках некой исторической необходимости, когда времена были жестоки и кровавы, а люди невежественны и грубы. Но этика персонажа и этика игрока всегда будут тут различаться, и это общее место. Персонаж совершает насилие, игрок стремится его избегнуть. Хорошие правила позволяют ощутить этот зазор и не профанировать ни роль, ни ситуацию, ни что-либо другое.

Причинять людям боль или калечить их очень трудно. Даже если это трижды безопасная игровая модель. Психологические барьеры современного гумастически воспитанного человека таковы, что своими руками мучить соседа с ровного места либо гадко, либо плохо получается, нужен навык. Спасает маска персонажа, но до определенной степени. В гораздо большей степени подталкивает к действию пожизненная ярость на жертву, гнев или обида, а также стыд за потерю лица перед товарищами. Все орки уже сняли кожу со своих нолдор, а ты нет – значит, надо тоже, иначе мужики не поймут. Еще спасает безличный приказ: солдаты номер 13 и 16, оторвите руки пленным. Так действуют механизмы диктатуры. При этом – даже с приобретенными навыками отыгрыша – мы полагаем, что нормальные люди продолжают оставаться нормальными, и насилие для них – всего лишь некая театральная реальность.

Разумеется, на деле все не совсем так. Людей заносит. Можно допустить, что кто-то когда-то в некий момент поверил в собственную безнаказанность и власть, и стал лихо чинить беспредел. Однако – оставаясь нормальными людьми – мы должны признать, что игровой беспредел в пространстве безопасных моделей – это все же не реальный беспредел. Из игры можно выйти. Человека можно осадить в глаза. Товарищ может снять человека с «опасного» поста – пусть развеется. Из плена можно уйти пешком мимо правил. За едой можно пойти в мастерский лагерь и разыграть там голодный обморок (или просто попросить). Можно обокрасть мастерский склад на три банки консервов – голод не тетка, а от тех не убудет. Можно ответить насилием на насилие (изнасиловать игровые правила). Но насилие отвратительно именно потому, что портит тех, кто его причиняет, оно искажает и уродует людей, они становятся невыносимы как игровые партнеры.

Впрочем, это как с любовью. Опасно, мучительно и порой смертельно – однако да здравствуют смельчаки. Для них ниже приведена стенограмма практического семинара. Все имена слушателей и оппонентов заменены некой буквой, имена докладчиков остались прежними.

* * *

Прежде чем перейти к семинару, я хочу рассказать историю, иллюстрирующую мое отношение к насилию. Называется история «Поэт и царь».

Одной империей правил царь, которого никто, кроме его министров, в глаза не видел. Жил он в огромном, недоступном дворце, и любому, кто приходил туда, было приказано не подымать взгляда выше собственных колен. Ослушание каралось смертью. Свое царствование этот царь решил прославить бессмертными поэмами и комедиями, для чего невдалеке от столицы была основана Академия Художеств. Способные мальчики отрывались от семей и помещались туда с тем, чтобы никогда впредь не видеть собственных матерей – они с этих пор считались принадлежащими царю.

Система преподавания в Академии была такова, что постепенно лишала ребенка всех человеческих чувст и надежд; с помощью психотропных средств, одиночного заключения, голода и страха, а также с помощью огромных объемов прочитанной литературы вся прежняя жизнь ученика словно бы погружалась в сон. Он начинал ценить прежние воспоминания о семье, свободе и любимых людях как безвозвратно потерянные вещи, а возможно, как нечто вовсе несуществующее, и оттого более ценное, как любая Мечта. Когда у учеников начинался возраст бурных фантазий, лекарь делал им два надреза на бедрах, чтобы ничто не отвлекало мальчиков от Высокого. Многие не выживали; многие сходили с ума. Но те, кто закончил Академию, поистине обладали даром Воображения, способного как умалять вещи до смешного и сиюминутного, так и возвышать их до подлинного пафоса.

И вот в столицу, где правил царь, прибыли два поэта – один комический, один трагический. Их поселили в одном из закрытых садов, запретив общаться с миром улиц, и приставили стражу. Так продолжалось некоторое время, и все ожидали, что же за поручение даст им царь. И вот этот день настал.

Поэты погрузились в глухие носилки и прибыли во дворец. Опустив глаза, они прошли в большой зал, где перед ними полукругом сидели 20 министров. И тут император заговорил.

Поэты не выдержали и подняли взгляд. Царь выглядел как маленький ребенок с непропорционално большой, старой головой, и крошечным телом. Его по очереди держал на руках тот или иной министр.

- У вас есть ко мне вопросы? – сказал царь.
- Всегда ли вы были марионеткой, господин? – спросил трагический поэт.
- Нет, - сказал царь. – Даже сейчас я не совсем марионетка, мои череп и кости рук настоящие. Остальное выварили врачи 50 лет назад в ходе операции, после которой я стал бессмертным.
- Больно ли превращаться в бессмертного?
- Я не заметил. В то время я вел жизнь порочную, и чувства мои притупились. Но мудрость императора не имеет ничего общего с его личностью. Это объединенный разум всех, кто ему подчиняется.

...После этого царь повелел поэтам воспеть Необратимую Справедливость. Она заключалась в том, что старая столица империи только что разрушена вместе со всеми, кто там обитал, а это сплошь бунтовщики. Новая Столица не может иметь конкурентов. В старой столице жили родители поэтов. Конечно, те умерли. Но это не должно было иметь никакого значения для Великой Поэмы. Слава императору, прорубающему дорогу в будущее!

Трагический поэт проглотил ком в горле и отказался. Он вдруг понял, что только надежда на встречу с любимой семьей давала ему и силы и жажду славы, ведь он писал домой письма, по одному в неделю, чтобы пробудить в матери гордость за свою блестящую карьеру. Теперь жизнь стала ему не мила, все окончательно утратило смысл. Он хотел только умереть вместе со своей семьей, и просил императора о смерти. Ему велели ждать.

Комический поэт проглотил ком в горле и согласился. Он написал комедию о подавленном бунте, и пока писал ее, разражался взрывами визгливого хохота, и его четверостишья то и дело кончались на «ха-ха-ха». Однако нельзя сказать, чтобы ему сопутствовало вдохновение. Понимая это, он попросил у трагического поэта взаймы пару слуг, прежде чем пойти во дворец. Его собственная свита была мала.

Поздно ночью свита вернулась. Император счет поэму бездарной, и поступил по справедливости. Королевский лекарь заменил поэту правое предплечье, плечо и язык на деревянные. Операция была сделана не очень хорошо. Теперь поэт находился в своей комнате, где часто и поверхностно дышал, отвернувшись к стене.

Утром он умер. Трагический поэт был признан человеком смелого поступка, который предпочел отказ насмешке над собственным даром, и получил разрешение покончить жизнь самоубийством.

Это – история о насилии.
Я ненавижу ее.

* * *

Зиланкон-2008, площадка Магического Университета.
Практический семинар
Особенности речи по возможности сохранены.

Продолжение следует