Сны драматурга
1 December 2007 01:47 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
expellearmus002Борьба с подозрительными видениями по ночам была произведена проверенным способом: бессонницей. И знаете, что? Не помогло. Все равно спать надо, хоть когда-то.
Вижу сегодня до боли знакомые интерьеры: фронт, война, напал в расплох на нас противник – прямо на штаб, так как есть в нашей среде предатель. В кои-то веки никакой мистики: летят вертолеты, строчат автоматы, и противник сарацинской национальности.
Заперлись в штабе человек тридцать наших, обсуждают, кто крыса. Выставили дозор, политрука и армейскую поросль тоже наружу выгнали - строчить по вертолетам, солдатский долг исполнять.
Выхожу наружу – передать медику не то перевязочные материалы, не то последние сводки. Автомат на мне висит и контубернальские нашивки. И вижу – военврач наш по рации треплется с противником, координаты уточняющие дает, обсуждает свою денежную долю в этом деле. В общем, все делается ясно. От такого сволочизма у меня даже голос пропал. Смотрю на него и говорю хрипло: что же ты, рабинович, творишь?!
Военврач подымает свой автомат и стреляет в меня. Очень у него нехорошие стальные глаза были, челочка соломкой. На счастье случается осечка. Мне ясно, что он меня никак не выпустит живым, с такой информацией, это ж ему смертеподобно. Делается очевидно, что надо спасать правду и свою жизнь – направляю автомат на него и тоже стреляю, а надо сказать, что для меня убивать человека, даже распоследнего гада – это значит преодолеть тяжелый порог. Помню железный вкус во рту, словно там крови полно – так кончать другого человека не хотелось. И… выясняется, что какая-то гнида разрядила мой магазин. Патронов нет, только дымок из ствола. Воеврач встает. Ужасные мгновенья. Все определено. Стреляет снова – попадает в плечо, несерьезно, руки-то дрожат от событий таких – я ныряю за угол и несусь за наши укрепленья до политрука, чтоб хоть кто-то знал, какая сволочь нас сдала, и вообще.
Политрук дает политинформацию молодняку. Молодняк не вкуривет, что тут творится, щелкает затворами, я бросаюсь к проверенному человеку и выдаю ему, кто нас сдал. По морде политрука и его ухмылке становится очевидно, что он в доле. Надвигается всей своей тушей, это конец.
Иду под его конвоем в штаб, утыкается между лопаток дуло. Военврач прочистил свой автомат, собрался с духом и тоже направляется внутрь. Все ясно, сейчас меня выдадут за главного предателя – это ж уважаемые люди, и корки и погоны у них серьезные. И военно-полевым судом отправят меня в могилу. Отличный план, надо сказать, почти безупречный.
Заходим. Внутри штабные сидят, голову ломают. Очень погано умирать. Говорю с порога: «Предали нас¸ товарищи, этот и этот человек, они с врагом в денежной доле, но они никому и никогда не простят того, что это известно. Я это знаю, и сейчас меня тут убьют. Если можно, просто не уходите… помогите мне умереть».
Встает один из штабных и говорит: «мне по нужде надо». Еще двое встают – типа, там же дозоры остались без присмотра, надо приглядеть. Еще один выходит – вроде как снаружи на вахте постоять, мало ли. Не верю своим глазам – все отваливают один за другим, никто не желает брать на себя ответственность за полученное знание. Очень циничное состояние меня накрыло. Ни одна сволочь не осталась. В общем, и понятно оно, люди слабы – просто физически ощущалось, как им всем хочется счастья, порядка и доверия к авторитетам – но чтобы только безо всякий решений! Чтобы всегда можно было сказать: «Да?! А мы и не знали, как все на самом деле обстояло…».
Остаемся втроем. Разговариваем о смысле жизни перед моей кончиной. Понимания, конечно, нет. Точно известно, что до заката я не доживу.
Вижу сегодня до боли знакомые интерьеры: фронт, война, напал в расплох на нас противник – прямо на штаб, так как есть в нашей среде предатель. В кои-то веки никакой мистики: летят вертолеты, строчат автоматы, и противник сарацинской национальности.
Заперлись в штабе человек тридцать наших, обсуждают, кто крыса. Выставили дозор, политрука и армейскую поросль тоже наружу выгнали - строчить по вертолетам, солдатский долг исполнять.
Выхожу наружу – передать медику не то перевязочные материалы, не то последние сводки. Автомат на мне висит и контубернальские нашивки. И вижу – военврач наш по рации треплется с противником, координаты уточняющие дает, обсуждает свою денежную долю в этом деле. В общем, все делается ясно. От такого сволочизма у меня даже голос пропал. Смотрю на него и говорю хрипло: что же ты, рабинович, творишь?!
Военврач подымает свой автомат и стреляет в меня. Очень у него нехорошие стальные глаза были, челочка соломкой. На счастье случается осечка. Мне ясно, что он меня никак не выпустит живым, с такой информацией, это ж ему смертеподобно. Делается очевидно, что надо спасать правду и свою жизнь – направляю автомат на него и тоже стреляю, а надо сказать, что для меня убивать человека, даже распоследнего гада – это значит преодолеть тяжелый порог. Помню железный вкус во рту, словно там крови полно – так кончать другого человека не хотелось. И… выясняется, что какая-то гнида разрядила мой магазин. Патронов нет, только дымок из ствола. Воеврач встает. Ужасные мгновенья. Все определено. Стреляет снова – попадает в плечо, несерьезно, руки-то дрожат от событий таких – я ныряю за угол и несусь за наши укрепленья до политрука, чтоб хоть кто-то знал, какая сволочь нас сдала, и вообще.
Политрук дает политинформацию молодняку. Молодняк не вкуривет, что тут творится, щелкает затворами, я бросаюсь к проверенному человеку и выдаю ему, кто нас сдал. По морде политрука и его ухмылке становится очевидно, что он в доле. Надвигается всей своей тушей, это конец.
Иду под его конвоем в штаб, утыкается между лопаток дуло. Военврач прочистил свой автомат, собрался с духом и тоже направляется внутрь. Все ясно, сейчас меня выдадут за главного предателя – это ж уважаемые люди, и корки и погоны у них серьезные. И военно-полевым судом отправят меня в могилу. Отличный план, надо сказать, почти безупречный.
Заходим. Внутри штабные сидят, голову ломают. Очень погано умирать. Говорю с порога: «Предали нас¸ товарищи, этот и этот человек, они с врагом в денежной доле, но они никому и никогда не простят того, что это известно. Я это знаю, и сейчас меня тут убьют. Если можно, просто не уходите… помогите мне умереть».
Встает один из штабных и говорит: «мне по нужде надо». Еще двое встают – типа, там же дозоры остались без присмотра, надо приглядеть. Еще один выходит – вроде как снаружи на вахте постоять, мало ли. Не верю своим глазам – все отваливают один за другим, никто не желает брать на себя ответственность за полученное знание. Очень циничное состояние меня накрыло. Ни одна сволочь не осталась. В общем, и понятно оно, люди слабы – просто физически ощущалось, как им всем хочется счастья, порядка и доверия к авторитетам – но чтобы только безо всякий решений! Чтобы всегда можно было сказать: «Да?! А мы и не знали, как все на самом деле обстояло…».
Остаемся втроем. Разговариваем о смысле жизни перед моей кончиной. Понимания, конечно, нет. Точно известно, что до заката я не доживу.
